Катакомбы (Волны Черного моря - 4) - Катаев Валентин Петрович (читать онлайн полную книгу TXT) 📗
Петя и автоматчики пересекли Хаджибеевский лиман и пристали к противоположному берегу. Они взобрались по обрыву. Перед ними была степь, по всем направлениям изрезанная старыми и новыми траншеями, ходами сообщения, щелями, минометными и артиллерийскими позициями. Война дважды прошла по этому небольшому пространству между двумя лиманами и оставила здесь свои страшные следы: первый раз - два с половиной года назад, когда немцы и румыны осаждали Одессу: второй раз - совсем недавно, несколько часов назад, когда Красная Армия обрушилась на немецкую оборону и прорвала ее.
На карте, которую взяли с собой автоматчики, было помечено несколько старых, заброшенных колодцев, превращенных немцами в пулеметные гнезда. Солдаты быстро ориентировали карту на местности и прямо направились к ближайшему колодцу.
- Этот колодец, что ли? - спросил старший из автоматчиков, сержант, с двумя медалями и новеньким, еще ни разу до сих пор не виданным Петей лучистым орденом Отечественной войны первой степени.
- Этот, - неуверенно сказал Петя.
- А вот мы сейчас посмотрим. Ты где схоронил знамя?
- Между камнями.
- Внутри, снаружи?
- Снаружи.
- С какой стороны?
Петя замялся:
- Н... не помню.
- Не помнишь... - неодобрительно, как показалось Пете, заметил старший автоматчик.
- Была ночь... темно... - сказал Петя. - Два с половиной года назад...
- Два с половиной года назад... - еще более неодобрительно проворчал сержант. - Теперь, брат, совсем другой табак, - прибавил он с жесткой улыбкой. - Теперь совсем иначе воюем... Давай-ка, Мустафа, пошарим.
Солдат Мустафа, рядовой, с лицом широким и плоским, словно вылепленный из хорошо обожженной красной глины, с узким воротником гимнастерки, который еле-еле застегивался на толстой, красной шее, обошел вокруг колодца. Колодец был засыпан землей, часть вынутых камней образовывала род амбразуры, откуда торчал ствол исковерканного немецкого пулемета. Два мертвых немца валялись у колодца. Сквозь дырявое сукно шинелей прорастала слабая, желтоватая весенняя трава. Один лежал задом вверх, приложившись черной щекой к земле; другой, раскинув ноги и уронив набок голову с начисто уничтоженным лицом, полусидел в большой темной луже, упираясь спиной в кладку колодца.
- Убери! - сказал сержант.
Мустафа взял труп за ноги и оттащил его в сторону, как тачку. Под ним была черная земля, на которой ничего не росло и лишь копошились какие-то белые личинки. Петя, почувствовав тошноту, отвернулся.
- Ничего, - сказал сержант миролюбиво. - Он теперь вежливый... Давай ищи!
Петя на цыпочках обошел колодец, стараясь не наступить на темные лужи.
От земли пахло весенним дождем, пороховым газом и еще чем-то душным, железистым. Петя попробовал сдвинуть несколько камней, но они не поддавались.
- Ты где клал - внутри или снаружи?
- Снаружи, - сказал Петя, стараясь не смотреть на немцев.
- А может быть, внутри?
- Нет, снаружи. Я хорошо помню. Наверное снаружи.
- Наверное или точно?
- Точно.
- Ну, раз точно, то будем искать.
Они стали пробовать каждый камень в отдельности. Вдруг один камень подался и легко сдвинулся. Петя засунул руку в щель. Он нащупал край смятой, слежавшейся материи, потянул и вытащил флаг.
Пропитанный сыростью, весь в темных потеках, местами истлевший, он показался мальчику слишком тяжелым, как будто бы на нем лежал груз этих страшных, кровавых годов.
Петя положил его на сырую траву и развернул: белое, пожелтевшее от времени поле, вылинявшая голубая полоса, красная звезда, ржавые следы крови.
Петя и два автоматчика стояли над ним, как над телом героя.
Когда они вернулись на резиновой лодке обратно, танков уже на берегу не было. Они ушли в бой - брать Одессу.
Под обрывом находился штаб танкового корпуса - несколько палаток, закиданных сверху прошлогодним бурьяном, старыми еловыми ветками, привезенными с севера, и новой, еще совсем зеленой травой, три вездехода, нагруженных оружием и вещевыми мешками, и две крытые пятитонки, оборудованные как вагоны: одна - штабная, другая - рация.
Командир корпуса, поставив ногу в простом солдатском сапоге на ступеньку вагона-рации и крепко упершись локтем забинтованной руки в колено, быстро пробегал глазами желтые листки расшифрованных радиограмм, которые одну за другой подавала ему из вагона девушка-радистка с волнистой прядью блестящих каштановых кудрей, каждую минуту падавшей на лицо, в новенькой летней пилотке, щегольски сдвинутой набекрень. На командире корпуса был мешковатый габардиновый комбинезон с большими карманами и застежкой "молния" и летняя защитная фуражка с круглой генеральской кокардой - мятая, лихо сдвинутая на затылок.
По-видимому, в шифровках заключалось что-то весьма неприятное, так как генерал часто, сердито дышал носом, как еж, и двигал сизой щеточкой аккуратно подбритых усов.
- Товарищ гвардии генерал-майор, разрешите доложить, - сказал сержант-автоматчик, выступая вперед.
- Ну? - сердито сказал генерал, не оборачиваясь.
- По вашему приказанию переправлялись на ту сторону лимана, только что вернулись. Заявление мальчика полностью подтвердилось, там действительно на квадрате "шестнадцать - сорок пять" в степном колодце обнаружен флаг корабля Военно-Морского Флота. Вот этот самый паренек из подземного партизанского отряда пионер Петя.
Генерал с живостью обернулся. Его лицо сразу разгладилось, глаза засветились любопытством:
- Ну-ка, ну-ка, давай его сюда! Где он, пионер Петя? Этот?
Петя стоял неподвижно и прижимал к груди флаг, испытывая странную робость в присутствии генерала. Мустафа, стоявший рядом по стойке "смирно", тихонько толкнул его локтем:
- Иди, генерал зовет.
Петя сделал несколько шагов и остановился.
- Этот? - спросил генерал, разглядывая мальчика.
- Так точно, товарищ гвардии генерал-майор! - сказал сержант.
У Пети перехватило дыхание.
- Ну, здравствуй, пионер Петя, - сказал генерал и протянул ему небольшую смуглую руку, но не правую, а левую, так как правая была забинтована.
- Здравия желаю, товарищ гвардии генерал-майор! - четко произнес Петя, с особым удовольствием отчеканивая новое для него, чрезвычайно мужественное слово "гвардии", и подал свернутый флаг, на котором лежали комсомольский билет и предсмертная записка краснофлотца Лаврова.
